Зарегистрирован: 27 янв, 2018, 13:12 Сообщения: 112
Репутация: 103
Откуда: деньги у селян?
|
<VDV> писал(а):
Мне с первого взгляда показалось, что это минометные мины, а присмотрелся - бутылки из под шампуня. На сколько я помню, бутылки из под шампани не применялись из-за их прочности.
И прочные, и тяжелые.
С черкашами (спичками), ампулами
применялись даже фляги стеклянные РККА.
Различные смеси, разные типы воспламенителей.
Прочные, тяжелые стеклянные шары-поплавки рыболовных сетей
Интересно, а их как применяли?
Почему они на памятнике?
При первом штурме Севастополя в 1941 году какие бутылки
применяли для уничтожения армад немецких танков?
Каких типов были эти танки?
А, наши доты и дзоты немцы выжигали бутылками с КС?
Бутылки вместо фляг для воды.
Нищета при маразме расточительности.
Зачем вырезали конструкторское бюро разработавшее РСы перед войной?
Что бы потом флягами стеклянными танки уничтожать?
Способ дешевый, кто спорит, танки они дорогие,
народ плодится бесплатно.
Только похоже, что не эффективный.
Собаки с взрывчаткой видимо больше танков набили, чем люди с бутылками.
Тип народа попался неудачный, не фанатичный,
не преданный, азиатский,
лживый, вороватый и под танки ложится неохотно.
3 июля 1941-го года мы,
ученики седьмых-десятых классов были мобилизованы для того,
чтобы рыть противотанковый ров.
И здесь перед нами стояла очень серьезная задача.
Во-первых, надо было очень рано просыпаться,
потому что ров строили на окраине Севастополя,
где сейчас заканчивается улица Горпищенко.
Тогда там проходила проселочная дорога на Сапун-гору, а рядом не было ни одного здания.
Поэтому мы короткой дорогой через овраг каждый день ходили туда,
к восьми часам утра должны были там быть и работали до 18 часов вечера.
С собой всегда брали еду, но рыть оказалось очень трудно,
потому что нужно раскапывать скалистый грунт.
Сейчас даже сложно поверить в то, как мы тогда работали.
Одно было хорошо - рядом находился небольшой хутор Дергачи,
и оттуда ослик привозил нам бочку воды из колодца, так что бутылки с водой мы с собой не таскали.
Работали в основном матросы, женщины и ребята.
Буквально кирками долбили этот ров.
А наверху, где проходила дорога, располагался пятиугольный дот № 20,
вооруженный 76,2 мм морским зенитным орудием системы Лендера образца1914/1915 г.
Сектор обстрела этого дота располагался по направлению на Сапун-гору.
Болгари Владимир Петрович.
Одно было хорошо - рядом находился небольшой хутор Дергачи,
и оттуда ослик привозил нам бочку воды из колодца,
так что бутылки с водой мы с собой не таскали.
BOЛГА-BOЛГА писал(а): сrystalsymphony писал(а): Мне с первого взгляда показалось,
что это минометные мины, а присмотрелся - бутылки из под шампуня.
Это не моя цитата, а ув.VDV.
Вы ошиблись.
Выше как смог ему уже ответил.
BOЛГА-BOЛГА писал(а): Здесь краснофлотец Седёлкин, впечатлённый горой бутылок для шампанского при входе в Сов.балку, явно перенёс горы бутылок на весь Севастополь в своих послевоенных воспоминаниях.
Вы ошибаетесь, и приписываете
снайперу Седёлкину свои слова.
При желании перечитайте себя.
Он был местным.
С Херсонеса перед отправкой на фронт
пошел пешком домой к маме на Очаковцев попрощаться, на обратной дороге
был задержан патрулем.
«За нарушение воинской дисциплины и превышение
срока пребывания сверх двух часов в увольнительной,
что повлекло длительное отсутствие в части,
рядовой Василий Седелкин приговаривается к десяти годам условно
с отбытием на фронт и снятием судимости после ранения или гибели на передовой».
BOЛГА-BOЛГА писал(а): Сознательные севастопольские пионеры в одиночку и бригадами прочёсывали город и окрестности в поисках обычных бутылок и металлолома ( особенно ценилась жесть), за что им полагалась целая система материально-моральных поощрений. Оставляя у дороги найденное добро они бы лишали себя денежки, продуктов, хороших оценок, грамот и т.д. Кроме того у несознательных мальчишей-плохишей, не читавших журнал "Костёр", возникал бы нездоровый интерес к лежащим у дорог бесхозным грудам бутылок, которые так легко обратить в материальные блага (грамоты, я думаю. их не интересовали)
Вам конечно виднее как там было во время войны в Севастополе.
Жесть действительно в довоенном СССР ценилась высоко.
Медальоны-смертники для солдат из неё точно не делали.
Особенно дорогой была пищевая, консервная.
Её закупали за границей и за неё платили валютой.
Являсь ценным, стратегическим материалом, подлежала внеочередной эвакуации.
Грузили и вывозили на судах и кораблях эскадры включая линкоры.
В отличии скажем от малоценных полотен некого царского холуя Рубо с Панорамы или каких нибудь военных
или гражданских лиц, которых на Руси множество и которые плодятся даром.
Поэтому сбор пищевой жести в металлолом пионерами не был возможен в принципе.
О местном производстве гранат и прочего с применением жести написано уже достаточно.
Понимание роли пищевой жести в деле Великой Победы советского народа возможно приблизит
Вас к осознанию фактов причин перегрузов и гибели судов и кораблей в Черном море
от рук вероломного врага, и поможет лучше разобраться в причинах
массовых закупок представительством правительства
Советского Союза американских и канадских консерв в течении Второй Мировой войны.
Отрывок из воспоминаний В.В.Седелкина.
В основном все были молодые пацаны, девятнадцатилетние, максимум двадцать лет.
Наш запасной полк, который между собой мы называли херсонесским,
состоял в основном из местных ребят,
поэтому вскоре мы стали понемногу ходить домой, ведь кормили плохо,
один раз как зарядили пшенную кашу, и нас буквально от нее выворачивало наизнанку.
Кстати, осенью 1941-го года Севастополь уже голодал, еды было мало.
Но как сыну не даст мать или отец какой-никакой еды
– они извернутся, но где-нибудь лепешку или какие-то яблоки найдут.
Мне мать приносила даже парочку груш.
Она раза три в полк ходила, пока я ей не сказал, что не надо ходить,
потому что это очень опасно.
Ведь немцы бомбили город и ночью, и днем.
После этого я запретил маме ходить, потому что занятия
подходили к концу и меня должны были забрать на передовую.
Уже начали отдельными партиями солдат забирать,
в том числе набирали в 456-й сводный пограничный полк НКВД,
который организовался на базе моего родного 262-го стрелкового полка.
Также нескольких ребят забрали в 8-ю бригаду морской пехоты,
которой командовал полковник Владимир Львович Вильшанский.
Чувствую, что скоро попаду на передовую, и перед отправкой,
строевые занятия уже подходят к концу, так что я решил сходить домой.
Когда обратно шли, нас сцапали – я думал,
что шутка, тем более, что у меня, была увольнительная.
Но на 2 часа, с 10-00 до 12-00.
Я думал, что меня максимум в дежурный КПП отведут и
там разберутся, ведь я всего-то полтора часа лишнего перебрал.
Но они отвели меня не на гауптвахту, а прямо на ул. Ленина,
где сейчас стоит дежурная часть какая-то, по-моему, комендатура.
Пошли туда, и я тут вижу, что они меня не просто так ведут,
один встал справа, другой слева, тут я начинаю понимать,
что дело принимает серьезный оборот.
Тогда я попросил у одного из патрульных:
«Дай увольнительную».
Но они ее не отдали.
Так я очутился в комендатуре, а там расписывать не будут,
только фамилию, имя и отчество записали,
и в какой части служу зафиксировали.
И что там с увольнительной, просрочена она и на сколько,
никого уже не интересовало.
Из комендатуры меня отвели выше по улице, в сторону моря.
Там была уже гауптвахта – здесь вообще не спросили ничего,
мы на машине приехали, несколько человек, завели в какую-то комнату.
Там приказали снимать с ботинок шнурки и отдать пояс, а он у меня был очень хороший, кожаный
Вот и все, вечером дали поесть какую-то баланду, и определили спать на полу.
Народу много было.
Утром рано встаю, позавтракали, и снова повели в машину.
Отдали мне шнурки от ботинок, а пояс не отдают, дали какой-то ношенный,
у меня же был очень хороший пояс желтоватого цвета,
широкий, он был на передовой хорош для патронташей,
крепкий и мягкий, так что я его приспособил к брюкам.
В итоге они его так и не вернули.
Сели мы снова на грузовую машину, человек 12, не больше.
И отвезли нас в здание неподалеку от комендатуры, на улицу Перелешинскую
(в 1975 году она была переименована в ул. Демидова).
Приказали заходить в какой-то дом.
Смотрим, в большой комнате скопилось много народу,
а дальше сидит на длинных скамейках и стульях еще больше.
Там, оказывается, военный трибунал заседает.
В предбаннике этом ходил человек, который был из этого трибунала,
а мы, молодые пацаны, еще ничего не понимали.
Оказалось, что в самом зале заседаний сидела
только секретарша и председатель, а третий, следователь,
ходил среди нас и то к одному подсядет, то к другому,
при этом участливо так спрашивал:
«Ну что, за что тебя взяли?»
Я ответил, что просрочил увольнительную.
Ну, со мной все понятно, он подошел к моему соседу, и тоже о чем-то его расспрашивать стал.
Потом заходит в зал по два-три человека, больше не пускают.
И он с нами топает, подходит к столу после того,
как секретарь все наши данные записала, и садится на свободный стул рядом с председателем.
Начинают записывать наши показания, и тут же зачитывают приговор.
«За нарушение воинской дисциплины и превышение
срока пребывания сверх двух часов в увольнительной, что повлекло длительное отсутствие в части,
рядовой Василий Седелкин приговаривается к десяти годам условно
с отбытием на фронт и снятием судимости после ранения или гибели на передовой».
…мы стали понемногу ходить домой, ведь кормили плохо,
один раз как зарядили пшенную кашу, и нас буквально от нее выворачивало наизнанку.
В.В.Седелкин.
На завтрак каша пшенная, на обед суп пшенный, котлеты пшенные, на ужин тоже пшено.
Б.А.Кубарский.
Ст.лей-нт, арт.
Временами вместо баланды немцы давали
сырое, колючее просо, сам таким голубей кормил.
Сырое в глотку оно совсем не лезло.
Голод не тетка потихоньку
в рот забрасывали и жевали,
похрустывали.
Есть то мы его ели, но кишки наши
это просо не терпели и в рот не оно лезло,
и вылезать отказывалось.
Мы тогда крючки из проволоки поделали,
чтобы друг дружке в этом интимном деле помогать.
А от унижения плакали и зубами скрипели.
Старый немец конвоир проходя мимо нас перед обедом
иногда сгибал свой палец и постукивая им
о приклад своей винтовки
приговаривал ко-ко-ко.
_________________ Агриппина Павловна как впрочем и всякая другая женщина на свете время от времени вешала белье. По этому поводу она так и говорила
-«Люблю я вешать белье, страсть это моя.
Так бы вешала и вешала.
Сначала конечно хорошенько выпорола бы его, что-бы шелковым стало, а потом уж точно повесила».
|
|