ava_dn писал(а):
Есть воспоминания одного добровольца, который вместе со своим отрядом был осенью 1920 года отправлен гонять зелёных около этих самых Бешуйских копей. Буду оцифровывать - сюда кусочек по теме добавлю...
Обещал, так что вот, держите. Не столько про копи и узкоколейку, сколько вообще про обстановку, отношение местных обитателей и т. д. Полный текст воспоминаний Владимира Липеровского доступен по
ссылке, сюда выставляю только отрывок касательно Бишуя.
На Бишуй
В самом слове «Крым» звучит своеобразная романтика мирных времён. Мы не ждали романтики, потому что уже знали, что посланы туда на Бишуй как верная воинская часть для охраны Бишуйских каменноугольных копей от налётов зелёных, т. е. красных партизан, угнездившихся в недрах крымских гор. [482]
Но была обаятельна природа вокруг, когда мы миновали равнины после Джанкоя и подошли вплотную к горам. Здесь как-то нет предгорий, а сразу растут горы. Вот разве что Симферополь и Бахчисарай были на предгорьях, но и за ними уже непосредственно поднимались горы, внизу лиственный лес, и выше хвойный — светлый и тёмный. А тут вокруг железной дороги сплошные фруктовые сады, чудесная природа, стояла золотая осень в полном смысле слова...
На станции Бахчисарай стоял состав штаба батальона. Была «церемония», нам не привычная, — нам, фронтовикам, но мы не ударили в грязь лицом, ведь мы боевая часть желбата, проведшая всю «крымскую кампанию» на фронте! Вся наша команда была построена на перроне вокзала с лёгким вооружением, и выглядели хорошо и браво. И должен сказать, что мы — чины второй роты — были лучше экипированы, чем люди третьей роты. Нас было меньше, и мы все были одеты ротой — при проходе Мелитополя — в полушубки и валенки. Сейчас мы были в полушубках и папахах — на дворе был мороз. А нам даже жарко стало. «Смирно! Равнение направо!» Полковник Сафонов со своим штабом — думаю, что не все наши молодые видели прежде такое зрелище — все штабные были, как полагается, с серебряными погонами инженерных войск.
На нашем правом фланге — наша троица. Полковник Сафонов остановился перед нашим взводом (2-й роты), посмотрел как бы на каждого из нас: «Броневспомогатель «Желбат-2», спасибо за прекрасную работу». Наш ответ был оглушающий. Конечно, ведь мы были основой нашего «Желбата-2». И затем уже перед всем фронтом выразил уверенность, что и дальше наша работа даст хорошие результаты, как всегда. Тут уже отвечала вся команда.
Вернулись мы в свой поезд; выдали обед — и уже у нас был прицеплен паровоз, какого мы ещё никогда не видели, — серии «Ш», паровозы, которые на участке Бахчисарай — Бельбек таскали все поезда вплоть до курьерских, — [483] тут очень большой уклон дороги, потому были поставлены паровозы специальной конструкции.
Кругом сплошной фруктовый сад и, помимо, какие-то цветы на кустах. Не быстро поезд спускается на тормозах. Станция Сюрень. Сразу нас втащили на запасный путь, что тут у дороги со стороны гор. А горы совсем близко, не больше версты до них. С командиром нашим ходил к коменданту станции — поручик К. из штаба батальона. «Подводы для вас заказаны на 8 часов утра!» Поручик Окишев тут же отдаёт распоряжение: в 8 часов одной подводой отправимся квартирьерами. «Я и ваша тройка с пулемётом, а вся команда выступит в 10 часов, до вечера доберутся». Тут же узнаём, что вчера был налёт зелёных на Бишуйку, унесли инструменты для работы. Наша стоянка будет в татарском селении Коуш, 30 км от железной дороги, по ущелью в горы. Покуда ещё не стемнело, наша тройка обошла всё местечко, которое было за станцией. Сейчас же за станцией была площадь, обсаженная тополями, — и тут мы увидели зрелище исключительное: яблоки «ранет», жёлтые с розовым бочком, свезённые, видимо, для отправки поездами. Целые пирамиды яблок — и неожиданный мороз уничтожил всё, нельзя было есть. Помню, где-то в местечке нашлась кофейня. Пили крымский чёрный кофе. Всё утопало в садах, и цветы повсюду. Мирная жизнь!
И побудки не надо было — мы проснулись от неожиданности и раньше обычного: ржали, фыркали кони. Прямо у наших вагонов стояли татарские подводы, присланные для нас, для отправки в горы. Какие кони! И возницы красавцы в своих расшитых и меховых шапочках — стоял мороз — 10 градусов.
Себе мы выбрали чудных вороных, запряжённых в длинную подводу с двумя сиденьями — спереди и посредине. Пулемёт уместился, смотрел назад. Возница — молодой татарин — явно был доволен, что попал под начальника. Ровно в восемь пришёл поручик Окишев и остался очень доволен, как всё было прилажено, а главное, что так хороши были кони. Сели, ноги в сене, тепло, а мы все в [484] полушубках и папахах, ноги в валенках, кожей обшитых, рукавицы на руках.
— Пошёл! — Татарин издал какой-то гортанный звук, и кони рывком пошли рысью по твёрдой обмёрзшей дороге, прямо к синеющим в дымке утра горам.
Солнце встало там за горами, а мы были в тени. Прямо под горой шла узкоколейка и сворачивала немного поодаль от нашей дороги прямо к станции. А по направлению нашего следования шла параллельно дороге под горой. Ещё дальше оказалась речка; узкоколейка повернула по берегу речки, а мы перешли мост и втянулись в ущелье. Дорога значительно шла вверх, так что кони шли шагом. Возница охотно разговорился, рассказывал о налёте зелёных; говорил, что приходится скот и лошадей держать в горах, а не в селениях, чтобы их не свели. Зелёные — чужаки, нездешние; охотятся на овец для пропитания, населению не вредят, но не дают возобновить работы в шахтах.
Природа была чудесная — оттуда снизу от речки поднимались к нам по крутому склону пихты, а над дорогой шли невысокие сосны горные с подлеском всякого кустарника. Дорога шла, лепилась, вилась над ущельем всё выше и выше, а внизу речка; по другому берегу бежала узкоколейка. Дорогу иногда перерезали ручьи, теперь совершенно оледеневшие, кони с большой опаской переходили эти препятствия.
Все мы с некоторой тревогой смотрели кругом — ничего не было легче сделать засаду и перестрелять нас: на дороге не всюду можно повернуться, а для того чтобы разминуться двум встречным, лучше было одному обождать там, где дорога была пошире. Так мы выбрались на хребет горы, что была пониже, чем та, что открылась за нею. Кони пошли веселей. Возница предупредил, что верстах в трёх отсюда перевал и перекрёсток дорог, что идут на Бахчисарай, на Симферополь и на юг, в Ялту; что там казарма государтственной стражи — такое наименование имела полиция в Крыму; что не исключено встретить там зелёных, они не раз там были, отбирая оружие и патроны. Стражников запирали в подвал, бывали убитые. Поворот дороги [485] и видим немного ниже нас, впереди, казарму; перед нею площадь, на которую сходятся все дороги. Очень живописно. Обсудили положение и вознице сказали, что делать. Рысью пошли на сближение, дорога хороша, и уже у самой площади кони в галоп, посредине площади круто повернули пулемётом на казарму, в то же время имея возможность отходить по дороге либо на юг, либо на ту, по которой пришли — на тот случай, если бы оказалась к тому необходимость. Кто там? На казарме флага нет. В тот момент, когда кони стали, мы дали очередь из пулемёта над крышей казармы. Алёша лежал за пулемётом, а мы разбежались по площади в направлении к казарме. Вышел стражник — унтер-офицер — и обстановка сразу выяснилась. Он признался, что считал, что мы зелёные.
Очень радушно приняли нас, напоили чаем с татарским хлебом, с маслом. Стражников было с десяток — и вздохнули они явно с радостью, когда услышали, что в Коуше будет стоять команда в 70 человек.
— Ну, теперь никакие зелёные сюда не сунутся!
Бишуйские шахты находились между этим перевалом и селением Коуш, там внизу у речки. Мы имели всегда доминирующее положение. С перевала рысцой мы двигались дальше, ущелье значительно расширилось, образовалась долина, и там в котловине, в садах, обнаружилось большое татарское селение — Коуш.
В селении уже знали о нашем приближении: все туземцы, где бы они ни были — имеют свою «службу связи». Но мало того, что они уже знали о нас, у них уже всё было приготовлено для распределения ожидаемой воинской части — нам не пришлось ходить «реквизировать квартиры». Нет. Старшина селения приготовил всё: встретившись с нами очень радушно, командира пригласил к себе в дом, а нам было предоставлено иное место. И потом, когда подошёл весь «обоз», то без всякой шумихи люди были размещены немедленно. Иначе это была бы работа тяжёлая — планирования в нашем понятии селение не имело — была только площадь, а затем все дома стояли каждый сам по себе в саду; из каждого дома можно было уйти [486] в горы, так что никто не знал бы, куда и когда. Почти все дома как бы двухэтажные — внизу большое помещение для всяких служб, хозяева живут «на этаже», лестница на верх. Вот эти нижние помещения и были нам предоставлены. Снабжение тоже было подготовлено. Старшина очень деликатно выразил уверенность, что татарских женщин беспокоить не будут. И не было ни одного недоразумения. Когда возник вопрос о сторожевом охранении, то старшина предоставил свои «стратегические пункты» — лучших нельзя было найти. Они обслуживались регулярно. Охранение и шахты, «копи», как здесь называлось, были в ведении взвода третьей роты. Наша задача — взводу второй роты — была далёкая разведка вокруг, чтобы нащупать зелёных. Их след простыл, следа не было — нигде мы их не встретили. Ушли! А мы с радостью каждый день ходили по горам. Это совершенно незабываемые прогулки. Нас обычно ходило пятеро, наша тройка и еще двое; приблизительно так же составились и другие три группы. Каждый день мы выходили в разные стороны. Природа восхитительная, лес, низкий подлесок, кусты всяких ягод — малина, ежевика, а бывали целые заросли кизила — а в это время плоды были совершенно перезрелые, без кислоты, им свойственной. Пробирались тропами, козами и овцами протоптанными, снизу наверх на пастбища. А сверху — такая красота на все стороны, такое разнообразие пейзажа и красок осени! Чтобы о нас знали — мы и постреливали, в цель стреляли; а чтобы наши знали, что это мы, а не зелёные, стреляли иногда по петардам железнодорожным, и они тявкали — а эхо несло по всем долинам наш опознавательный сигнал. Вся наша группа из пяти жила в нижней большой комнате богатого татарского дома. Когда мы вечером возвращались домой, обычно ужин нас уже ждал — татары всегда что-либо приготовляли, чтобы побаловать нас. После целоденной прогулки очень толково что-либо поесть вкусное, иногда мы даже не брали наш ужин казённый — если нас, например, ждал жареный ягнёнок. И после ужина, раньше чем нас валил сон, — чистка винтовок после стрельбы. Так и было однажды... [487] поужинали, уже спать хочется — нет, чисти сначала. Сели в уголок, где обычно этим занимались. Борис Малеев, снимая свою винтовку со стойки, где висела, зацепил курком полотенце — шарахнул выстрел. Значит, оставил патрон, не разрядил винтовку, подходя к дому. Мёртвая тишина у нас — и вдруг: кап, кап, кап. Падают громадные красные капли на наш пол. Наверху живут татары, там их общая комната, там они все вместе на коврах, на подушках сидят — пронеслось в наших пяти головах. И мы бросились наверх по лестнице. А там — полный покой, старый татарин в углу дремал. Увидев нас, нисколько не удивился, спрашивает: «Хорош ли ягнёнок был?» А мы во все глаза смотрим вокруг, кто ещё здесь? Откуда капли падают к нам? Но Борис уже нашел:
— Братцы, это бекмес!
— Что, какой бекмес?
На табуретке стоял медный таз, в котором был сварен бекмес из кизила, остывал; но его уже там не было — в тазу зияла дыра и в полу также. Бекмес весь был у нас внизу на полу. Старик татарин потешался, что не слышал, а мы извинялись. Завтра к полудню принесли целую корзину перезрелого кизила — все пять работали — собирали. Какой бекмес будет! Не попробовали...
Тут в Коуше мы были совершенно отрезаны от света. Телефон был в казарме государственной стражи, но обычно не работал, а наши ещё не получили материал, на копях всё было сорвано и разграблено. К тому же и казарма, и копи были достаточно далеко от нас.
Вдали был высокий хребет, третий от нас, там мы ещё не были, наверное, оттуда море увидим. Встали пораньше, совсем темно было, шли в полушубках, а с горки на горку — жарко стало. И достигли хребта только к сумеркам. Да, красота. Там далеко море, и его горизонт ещё увидели, потом всё потонуло в темноте вечера, но появилось много огней где-то там внизу, верно, это была Ялта! Далеко, только огоньки и были видны. Вниз к Коушу шли быстрее, чем сюда наверх. Мороз крепчал к ночи. Был конец октября. [488]
Когда мы были уже близко к селению, где всё было знакомо — слышно было какое-то движение, ржали кони, тарахтели подводы. Бросило в голову: «Налёт зелёных!» Напряжение до последнего, бежали по тропе, аж дыхание захватывало... У дома, где мы жили, стоит подвода. Возница торопит — мало времени осталось. Набросали на подводу наш бедный скарб — мешки, пулемёт «льюис», а Алёша Воропай понёсся к командиру с рапортом, что мы вернулись, и узнать, что случилось. Нашу подводу с лёгким пулемётом послали как первую вперёд, два тяжёлых посреди обоза, и два на последних подводах — с командиром нашим — на тот случай, если зелёные хотели бы нас потревожить... Отходим вниз — на станцию Сюрень.
Уже в пути узнали мы от Алёши, что поздно после обеда прискакал казак верхом на коне, подъел у нас и подался дальше — говорит, домой на Кубань иду. Поручику Окишеву сказал, что фронт отступает, что есть приказ генерала Врангеля об эвакуации Крыма... Командир наш немедленно дал распоряжение собрать подводы и в 10 вечера начать поход вниз. Как старшина это сделал, мы не знаем, это секрет его авторитета — подводы были поданы без шумихи просто туда, где наши люди жили, и затем запрудили всю площадь перед отходом. Идти вниз коням было трудно — днём солнце пригревало иногда, ручьи текли, а сейчас всё сковывал мороз. Гололедица. Одна подвода на переходе широкого ручья пошла по льду, была слишком у края дороги, кони не удержали её — и всё грохотало вниз. Возница остался на дороге, людей не было, везли патроны. Только к утру мы пришли к станции. Наш поезд был разграблен. Но в моей корзинке что-то ещё оставалось, на неё не позарились. Кругом почти никого. На другой стороне идёт на юг шоссе — как говорили наши люди, что были оставлены на поезде, уже три дня шёл бесконечный поток солдат-беженцев. Поезда шли редко и переполненные. И вот теперь никого. Тишина на станции, коменданта не было — ушёл. На столе коменданта поручик Окишев нашел приказ генерала Врангеля об отступлении и эвакуации за границу. Но мы на Сюрени, и паровоза [489] нет... Вдоль нашего состава вытянулся весь татарский обоз. Что дальше? Что делать? У каждого стучал этот вопрос в голове после того, как Окишев прочёл приказ.
Регистрация
Вход
Правила форума
Поиск
