Из школ, кроме 3-й, еще 44-я. Там учились его друзья, братья Ветровы (в книгах - Вихревы). Там он и познакомился со старшим, Олегом (см. рассказы "Алька", "Бастионы и форты", "Заяц Митька") из цикла "Шестая Бастионная"), беседовал с директором ("Заяц Митька") ► Показать
У входа в школу командовал маленький, похожий на восьмиклассника, но со взрослым лицом мужичок. Он вскрикивал высоким боевым голосом и ловко действовал руками. Вот спрыгнул с крыльца (чтобы не упасть от толчка) лохматый рыжий парнишка. Вот врезался в толпу и затерялся в ней чем-то не угодивший новому директору мой знакомый второклассник Руслан...
— А это что за фокус! — Директор ухватил за локоть девушку в синем платье и белом форменном переднике. Большую — наверно, десятиклассницу (он сам был ей ростом до уха). — Почему с сережками! Это что за мода являться в школу украшенной, как новогодняя елка!
У девушки на мочках ушей и правда блестели бирюзовые шарики. Она хотела что-то ответить, но химик ухватил ее за локоть.
— Ну-ка, назад! — И развернул так, что бедная выпускница крутнулась вокруг оси, как манекен на вертящейся подставке.
Мне уже не хотелось пива. Мной теперь двигали отточенные рефлексы. Те, что крепли целых двадцать пять лет — все годы, когда я был командором “Каравеллы”. Четверть века я активно внушал деятелям советской школы, что ученики — это люди. И что обращаться с ними надо как с людьми.
Я шагнул ближе:
— Прошу прощения. Не имею удовольствия знать, как вас зовут, но меня проинформировали, что вы возглавляете данное учебное заведение...
— Ну и что? — запальчиво сказал директор. Он часто дышал (хорошо поработал). Лицо его резиново морщилось.
► Показать — Мне показалось, что... н-не совсем так возглавляете. По крайней мере, в данный момент. Я убежден, что нам есть смысл побеседовать на эту тему.
— Вы, собственно, кто такой?! Вы чей-то родитель?
Я заверил новоиспеченного директора, что действительно родитель, но, к счастью, дети мои совсем в другой школе. А здесь я не в роли обиженного папы, а в роли корреспондента “Учительской газеты”, в чем легко убедиться, взглянув вот на это удостоверение.
Лицо у директора изменилось. В глазах появилось тоскливое недоумение. Только что он был царь и бог, наверху педагогического Олимпа, и вот на тебе...
Кругом стояли притихшие дети. Слушали. Почтительно и, по-моему, с удовлетворением. Только Юрос ускользнул в глубину школы (я мигнул ему, чтобы ловил удачную минуту). На выручку коллеге двинулась полная дама (наверняка завуч). Она была поопытнее директора-новичка и внушительно заявила, что беседе “товарища корреспондента” и главы школы следует протекать в кабинете, а не на глазах у девочек и мальчиков, которым пора на уроки.
Я не возражал. Заметил только, что уважаемым учителям тоже, наверно, пора на уроки. А мы с товарищем директором обсудим ряд школьных проблем один на один.
Директорский кабинет хранил запахи недавнего ремонта. На полированном столе дрожали солнечные зайчики. За этот стол директор и уселся. Здесь он ощутил прежнюю уверенность. Указал мне на стул и сообщил:
— Я готов выслушать ваши объяснения.
— М-м... это я рассчитывал на ваши объяснения. Для начала — о том, какими министерскими правилами руководствуется директор данной школы, применяя к неугодным ученикам столь радикальные меры: сталкивание с крыльца, толчки, хватания за руки...
— Ну что вы! Зачем вы так... преувеличиваете?!
Оказалось, что мальчика-второклассника он просто дружески хлопнул по плечу, чтобы тот сбегал домой за забытой октябрятской звездочкой. Девушку с сережками слегка придержал за локоть, когда она бесцеремонно хотела мимо него протолкаться в школу... А что касается причесок...
— Ну, согласитесь, что у нас советская школа с едиными требованиями, а не ансамбль этих... битлов волосатых!
В чем-то убеждать его было бесполезно. И я сказал, что мне очень грустно. Грустно вставлять в репортаж о сентябрьских днях севастопольских школ эпизод о директоре, который хочет видеть своих воспитанников остриженными под одну гребенку. И который в свои педагогические методы включает элементы рукоприкладства.
Я не врал. Действительно у меня была мысль написать лирический репортаж о начале учебного года в Севастополе и отдать моему другу Володе Матвееву, который возглавлял тогда “Учительскую газету”. Он был один из тех, кто в те годы активно двигал в жизнь передовые школьные идеи — Педагогику сотрудничества.
Никакого репортажа я тогда не написал — увяз в романе “Острова и капитаны” (в котором тоже очень много было о Севастополе и есть даже случай, когда мальчишку не пустили в школу из-за длинных волос). И мне до сих пор неловко перед Володей, которому я обещал такой материал. Неловко, хотя Володи уже несколько лет нет на свете, а “Учительская газета” теперь не та, что прежде.
Но в момент беседы с директором я искренне верил в свои планы, а директор верил мне. И все больше тосковал. Тоска эта проступала в его взоре. Только-только началась его начальственная карьера — и тут такая торпеда! В подводную часть. О, как он ненавидел меня!
Он улыбнулся, побарабанил пальцами и сказал, что зачем уж так сразу и в газету. Можно же разрешить конфликт, не вынося его на широкое обсуждение.
Я сказал, что можно разрешить, не вынося. Главное, чтобы ребята не страдали от чрезмерного административного рвения.
Директор заверил, что страдать они не будут.
— В конце концов, главное, чтобы детям всегда было хорошо. Эта наша общая задача, не правда ли? — попытался он подвести итог.
Я сказал, что разделяю директорскую точку зрения на такую общность задач. Он приободрился. Мы немного поговорили о трудностях педагогики. Под конец директор на всякий случай слегка запечалился опять:
— Ну и порой случаются, конечно, срывы. Вроде... тех, на крыльце. Все-таки, понимаете, дети, они, знаете ли... Порой лопается что-то внутри. — В голосе директора прорезалась доверительность: — Иногда руки так и чешутся. Взял бы негодника за шиворот да и врезал по загривку... Ну, вы же говорите, что сами работаете с детьми! Неужели у вас никогда не возникало такого желания?
Двадцать четыре года “Каравеллы” пролетели, как говорится, перед моим внутренним взором. И... нет, честное слово, не помнил я, чтобы хотелось дать кому-то пинка или подзатыльника. Несмотря на то что пацаны были разные и происшествия с ними случались “всякие”... Но он же все равно не поверит!
— Мало ли какие желания, — сказал я, — возникают в глубине человеческой натуры. В такие моменты особенно важно следить за своими руками. Лучше всего их просто держать по швам.
Он покивал:
— Да-да, безусловно... Только... иногда так закипит в душе, что кажется: ты такой же, как эти... сорванцы. Этакая школьничья горячность. Так бы и сцепился с обидчиком, будто пятиклассник... Кто-то из знаменитых сказал, что детскость сидит в человеке до старости...
— Это сказал Александр Степанович Грин: “Детское живет в человеке до седых волос”.
— Ну да, ну да... В каждом это бывает... — Он улыбнулся теперь с видом несмелого заговорщика. — Вот и вы, я вижу, отдаете, так сказать, дань... детскому увлечению. Когда носите с собой этого... — Директор смотрел на сумку, что стояла рядом с моим стулом.
О, черт! Я же совсем забыл про Митьку! Не подумал, что надо упрятать его! Митькина голова с истрепанными ушами торчала наружу. Митька смотрел на директора с дерзким и насмешливым любопытством. Я мигом сообразил: нельзя показать ни смущения, ни растерянности.
— Да! Это же герой книжки о вашем городе! “Трое с площади Карронад”! Она есть в вашей школьной библиотеке! Этого зайца тут знает множество ребят, я принес его повидаться со знакомыми. Не получилось...
Директор помигал. О книжке он, конечно, ничего не знал, да и мою фамилию слышал, кажется, впервые.
Я поставил сумку на колени. Фамильярно нажал на пластмассовый Митькин нос:
— Нечего тут торчать, брысь внутрь, бродяга...
То ли от этого нажатия и толчка, то ли в силу странного совпадения в тот же миг в сумке ожил фотоаппарат. Точнее, заклинившийся механизм автоспуска. Теперь он “расклинился” и несколько секунд жужжал в наступившей тишине.
Директор слушал жужжание с остановившимся лицом:
— Это... у вас что?
— Что?
— Ну... вы надавили, а он... включился... Или выключился?
Я вдруг понял: директору показалось, что от нажатия на нос внутри у Митьки сработал какой-то механизм.
— Так, бытовая техника, — небрежно бросил я.
— Звукозапись, что ли?
Он, видимо, решил, что в брюхе тряпичного зайца спрятан диктофон и теперь неосторожные директорские высказывания, как иногда “чешутся руки”, зафиксированы на пленку.
Мне бы успокоить беднягу. Но... “детское живет в человеке до седых волос”. Я погладил брезентовый бок сумки:
— Не волнуйтесь. Митька умеет хранить тайны. То, что у него внутри, останется там навеки... Ну, не смею больше отнимать у вас время...
Директор проводил меня по опустевшему школьному коридору (давно уже шли уроки). У выхода он со знакомой уже печальной доверительностью произнес:
— Думаете, нужно мне это директорство? Просто некому больше школу поднимать... до уровня... Говорят, нужна крепкая мужская рука. А по мне простая учительская должность спокойнее во сто крат...
Я сделал вид, что поверил. И “посочувствовал”:
— Понимаю вас. Но что поделаешь. Как говорится, назвался груздем — полезай в кузов... — и протянул руку.
И поразился.
Лицо директора исказилось резиновыми складками. Глаза метнули два пучка бессильной ненависти. Он отдернул свою руку и, горбясь, пошел, почти побежал к своему кабинету.
А что я такого сказал?
Я пожал плечами и вышел из школы...
...Вечером опять мы с Митькой пришли к Вихревым. Юрос и Алька на дворе выколачивали половики.
— Как дела? — спросил я у Юроса.
— Нормально! Никто больше не приставал! А Груздь вообще такой вежливый сделался...
— Кто?
— Ну, директор! Груздь!
— Его так десятиклассники прозвали, — объяснил Алька. — Еще когда он был не директор, а только в школе появился.
Вот это да! Понятно, почему он так вознегодовал в ответ на невинную поговорку! Но я же не хотел! Я не нарочно... А он небось решил, что я специально обхамил его. Прямо хоть иди завтра да извиняйся. Но что сказать? “Простите, я не знал, что вы Груздь”?.. Тьфу...
Я досадливо зашагал к подъезду...
Мне знакомые говорили, что у директора Опенкина действительно было прозвище "Груздь" 
Потому и подумала, что когда писал "Сентябрьское утро", мог именно 44-ю назвать "школой на улице Очаковцев" - там довольно сложная конфигурация из улиц Одесской, Очаковцев и Петрова.
Но в "Альке" уже четко говорится про Одесскую. А в "Путешествии по старым тетрадям" есть очерк именно про 39-ю:
► Показать Это все записи первой недели ноября шестьдесят третьего года. Среди них попалась такая:
“Школа на улице Очаковцев. Сухой шелест на асфальте. Мальчик с листом каштана. Солнце...”
Потом, через несколько лет, об этом мальчишке и об этом солнце я написал маленький рассказ. Он был напечатан среди других рассказов и путевых зарисовок, но сейчас мне хочется вставить его сюда. Он тут очень к месту: как веха, как точка на карте путешествия по старым тетрадкам...
► Показать У теплого моря осень наступает гораздо позже, чем под Москвой или на Урале. Но все-таки пришла она и сюда — в белый город над синими бухтами. И зеленые склоны, по которым вьются улицы и лестницы, покрылись желтыми и светло-коричневыми пятнами.
...Акации облетали. По серым плитам школьного двора бегали стайки рыжеватых высохших листьев. Их гонял зябкий ветерок, и они сильно шуршали.
Было сухо, но пасмурно. Лишь кое-где голубели клочки неба. Совсем небольшие клочки.
В школе приглушенно протарахтел звонок. Во двор и на улицу стали выбегать ребята — все уже одетые по-осеннему, кое-кто даже в пальто. Только один мальчик словно попал сюда прямо из сентября, когда над городом еще стоит прочное сухое тепло. Он был в зеленой с белыми клетками рубашке и светло-серых шортиках с черным лаковым ремешком. В плетеных сандалетах и аккуратных желтых носочках, которые ярко мелькали над серыми плитами, когда мальчик шел по двору.
Было ему лет десять. Худенький такой, но круглолицый мальчишка с веснушками, похожими на новые копейки, с медным ежиком волос.
В школьных воротах он на миг остановился, весело глянул на хмурые клочкастые облака и легко затопал по улице мимо деревянных прилавков, за которыми женщины продавали осенние цветы. ► Показать Цветы были яркие. Мальчик тоже был яркий. Женщины смотрели на него то с улыбкой, то с тревогой: не озяб ли? Но ему, видно, совсем не было холодно в почти невесомой летней одежде. Он словно дразнил осень. Легко и независимо шагал среди плотно одетых, застегнутых на все пуговицы прохожих. Казалось, что солнечный зайчик скользит по улице.
Что-то радовало мальчика. Может быть, пятерка, может быть, близкий праздник и каникулы. Или он знал что-то хорошее, чего пока не знали другие... Он вышел на улицу Восставших и запрыгал вниз по каменным ступеням. В твердом полупустом ранце у него что-то застукало.
На углу Большой Морской он поднял с асфальта сухой пятипалый лист каштана. Очень большой, размером с бескозырку. Красивый был лист — такой же рыжевато-золотистый, как мальчик. Они понравились друг другу.
Легонько трогая листом коленки, мальчик зашагал по Большой Морской и перешел площадь Ушакова. Стоя у парапета над Южной бухтой, послушал, как часы на башне Матросского клуба отбивают склянки и вызванивают песню “Легендарный Севастополь”.
Потом он стал смотреть на небо сквозь лист каштана.
(цветочные ряды подтверждают, что 39я и ул.Восставших, которая была переименована в ул.Октябрьского только в 1969 г.).
Что касается Ветровых ("Вихревых"), то именно на пл.Карронад (территория, на которой пересекаются ул. Бакинская и Владимирская и "прибегают" улицы Амурская, Капитанская и Крепостной переулок) находится их дом.
► Показать ...А я сквозь солнечное тепло и безлюдье белых переулков не спеша выхожу на Катерную, потом опять на Шестую Бастионную. И теперь уже не сворачивая, иду в ее конец — туда, где сходятся улицы Адмирала Владимирского, Бакинская, Крепостной переулок...
На поросшем сурепкой бугре стоит желтый двухэтажный дом. Его угол похож на корабельный нос. В этом доме живет Алька Вихрев, с которым я познакомился пару лет назад. Живет с мамой — учительницей музыки, папой — военным музыкантом и семилетним братом Роськой...
Несколько лет назад ушла из жизни Любовь Васильевна. А в прошлом году, 10 августа - Олег Леонидович. 
Вот Вам еще одно крапивинское место - 57-й яхт-клуб ЧФ РФ. Это с пл.Карронад по Амурской до упора. Упор - КПП. Дальше прсто так не пустят. "Блат" надо иметь )))
Отправлено спустя 24 минуты 44 секунды:
Цветочек& писал(а): ...и школу поискать.
Что её искать? Лестница, что к танку ведет. Через дорогу от автовокзала. В самом начале - школа. Прям над бывшими предварительными кассами (там теперь на первом этаже столовая "Греча", если не закрылось еще). А школа маленькая, в зелени спряталась. И ограды сейчас нет.
Но лестница ведет к танку. Который и в книге, и в фильме "Трое с площади Карронад" мелькает:
И вид оттуда, действительно, неплох.
► Показать Схитрил Славка и сегодня. Накануне объявили, что не будет первого урока, но он вышел пораньше. Ему хотелось пойти в школу длинной дорогой, через гору, на склоне которой стоял на гранитном уступе зелёный "Т-34" — памятник погибшим танкистам. У танка Славка уже бывал, но выше не поднимался. Что там?
Было нежаркое утро с очень синим небом и маленькими жёлтыми облаками. Славка стал поднимать по кремнистой тропинке. Хотя и круто шла дорога, но шагать было легко. Славка ничуть не запыхался, когда добрался до верха.
► Показать Слева была стройка с башенным краном и клетчатым каркасом большого дома. Далеко впереди — привычно-белая улица с зелёными калитками. А прямо перед Славкой лежала поляна с густой высохшей травой. Трава была серая, высокая — Славке по пояс. Немного похожая на бурьян, только с колючками на редких листьях.
Прикрывая портфелем колени, Славка двинулся через траву. И только сейчас заметил удивительную вещь: на ломких стеблях тут и там висели раковины улиток. Они были пустые и лёгкие. Кое-где они приклеились так густо, что стучали друг о друга, как маленькие кастаньеты.
Славка сорвал несколько самых крупных и сунул в карман.
Скоро трава стала ниже. Теперь это была свежая трава с мелкими цветами. Какие-то очень крупные кузнечики запрыгали перед Славкой. Он загляделся на них и почти наткнулся на низкую каменную стенку.
Стенка была чуть выше Славкиных колен, а длиной в несколько шагов. По краям её стояли квадратные башенки — Славке до пояса. В их верхние площадки были вмурованы чёрные ядра, а посреди стенки на широком выступе лежала чугунная плита с выпуклыми буквами и цифрами:
Батарея Въдънскаго
1854-1855
► Показать Славка тронул коленками стенку и погладил плиту. Пористый камень был холодный и влажный, он впитал в себя прохладу ночи. А чугун уже нагрелся от солнца.
Славке понравился этот памятник. Запрятанный в траве, побитый кое-где осколками более поздней суровой войны, но всё равно прочный. Очень простой и крепкий. Он таким и должен быть, потому что здесь в давние времена стояла батарея. Не пускала в город врага. И, конечно, держалась до конца. Здесь всегда держались до конца все бастионы, редуты и равелины.
Славка смущённо оглянулся, дёрнул с земли похожий на мелкую ромашку цветок, положил его на плиту.
Потом он присел на холодные камни.
И вдруг он увидел улитку. Живую! С рожками и крошечными блестящими глазками. Она тащила вверх по стенке свой спиральный домик. Славка видел улиток раньше только в книжках и мультфильмах. Он присел на корточки и стал разглядывать это маленькое чудо. А потом спохватился! Артёмка-то ничего не видит! Сколько можно держать в темноте беднягу? Кругом пусто, никто не станет смеяться, что пятиклассник возится с тряпичным зайцем.
Славка торопливо вытянул Артёмку из-под учебников, взял за уши.
— Смотри вокруг!
И сам выпрямился, оглянулся.
Он до сих пор смотрел только перед собой, а теперь глянул по сторонам.
И просто задохнулся от неожиданной радости.
Утренний Город лежал вокруг, как громадный праздник, как лучшая на свете морская сказка.
Две узкие синие бухты врезались в улицы и обнимали центр Города. Они, как две исполинские руки, хотели обнять и холм, на котором стоял Славка. И самого Славку.
Это сам Город протягивал к Славке руки, звал его.
Звали сверкающие от солнца белые дома, похожие на громадные теплоходы. Звали белые теплоходы у причалов, похожие на многоэтажные дома. Звали замершие в бухтах грозно-синие крейсеры и эсминцы. Звала зелёная громада Кургана, жёлтый равелин у выхода из Большой бухты, путаница старых переулков...
Город принимал Славку!
Славка хотел качнуться навстречу и оробел.
"Правда? — спросил он у Города. — Но я ведь ещё... Я всего неделю... Разве я уже твой?"
Город празднично сверкал и смеялся:
"Не бойся Славка Семибратов! У меня тысячи мальчишек! Будет ещё один!" "Но я... может быть, я ещё не такой уж... Не такой как тебе на до..."
Город распахивал руки. Он принимал Славку такого, как есть. С младенческой кисточкой на темени, с припухшей царапиной на ноге, с тряпичным другом Артёмкой. Со всякими боязливыми мыслями и с невыученным уроком по ботанике. Со всеми обидами и надеждами.
"Значит, я твой? — сказал Славка. — Ладно, я буду... Я иду!"
На другом краю поляны, за поворотом каменного забора, Славка увидел лестницу, о которой не знал раньше. Она шла рядом со стеной, тоже опускавшейся по склону. Лестница была обыкновенная, а стена — старинная, сложенная из такого же серовато-жёлтого камня, как береговые равелины. В ней темнели бойницы, украшенные вверху тяжёлыми карнизами. В точности такие, как в оборонительной башне на Кургане.
Что сейчас за стеной? Склады какие-нибудь или мастерские. Но раньше здесь наверняка была крепость...
Лестница привела к маленькой Орудийной бухте, где у пирсов ждали народ пассажирские катера...
Но весь маршрут повторить не пытайтесь. Не забывайте, что в этой книге - Город, а не Севастополь.
Это описание - как мозаика из разных мест Севастополя, понравившихся автору, плюс его фантазий.
Танк - есть. Он на Красной (Зеленой) горке. Лестница и стена с бойницами - Крепостной переулок над Ц.Рынком. Батареи Веденского не было в городе. И вообще русской батареи времен Первой обороны не могло быть на месте позиций англичан. Но такие стенки есть. На Историческом бульваре (ну или были - посмотрим, когда откроют), на Первой Бастионной.
На месте батареи Костомарова на Историческом, прямо возле мемориального знака (его, конечно, в кадр не брали) снимали в одноименном фильме ту стеночку с надписью "Батарея Веденского" (декорация).
Ну вот как тут про фильм умолчать - пересекается же всё.
Ну и Орудийная бухта, ясное дело, Артиллерийская. Вдоль стены с бойницами туда можно было спуститься (сейчас - нет, там проклятая стройка), а от танка далековато.
Остальное - через несколько дней.
_________________
"Что у нас есть? Только люди и камни." (В.Горелов)
----------------------
"Главное в любом городе — это люди... Не дома, не улицы, а те, кто там живет. Город не раз бомбили, сжигали, разрушали, а люди оставались, и город — опять вот он... Пока людей не победили, нельзя сказать, что город сдан..." (Крапивин В.П.)
---------------------
В переводе с древнегреческого слово "варвары" означает "понаехали тут!" (Bip)
|
Регистрация
Вход
Правила форума
Поиск
Но я же - не Крапивин. 
Олег (Алька) и Никита (Юрос) Ветровы (Вихревы) идут в школу. Это самый прямой путь между их домом и школой. 
