Яркое, всепроникающее солнце неподвижно над степью, над каменистым холмом, над узкою дорогой, пролегшей вдоль его отлогого склона. Везде солнце: в выгоревшей густой траве, в раскаленном гравии дороги, в сухом обжигающем воздухе.
По обочине дороги, к морю, идут высокий морской офицер и рядом мальчик лет семи. Это мой отец и я. Пятидесятые годы...
Далеко, еще далеко впереди, – зелень деревьев, красная черепица небольших строений и, над ними, – темно-синяя полоса моря с врезавшейся в нее серо-коричневой громадой храма.
Не первый раз ведет меня отец в Херсонес: мне уже знакомы и высокий каменный обелиск топографического знака на вершине холма, и ряды колючей проволоки, опоясывающие его склоны, и бетонные казематы старой береговой батареи.
Не это сейчас мне интересно – я в который раз слушаю рассказ отца о старом времени, о том, как водил его, маленького мальчика, в монастырь мой дед, как, позже, бегал отец, уже ученик Константиновского Реального училища, этой дорогой в Херсонес со своими одноклассниками. И мне кажется, что сейчас, из-за ближайшего поворота выбегут нам навстречу мальчишки в черной ученической форме с надписями на блестящих бляхах "К.Р.У.", и застучат за спиной звонкие подковы обгоняющей нас пролетки.
Постепенно понижается безлюдная дорога, скрывается полоска моря, медленно приближается храм. Поворот, еще поворот, уже позади несколько одноэтажных домиков – и мы идем вдоль городской стены Херсонеса. Дорога заканчивается площадью перед распахнутыми воротами. За оградой из железных прутьев – территория музея.
Раньше это был вход в монастырь. Справа от ворот шла каменная монастырская ограда с высеченными в каждом пролете большими крестами. Отец показывает мне небольшое двухэтажное здание слева, в нем сейчас кто-то живет, – там была гостиница для паломников.
Мы входим в ворота и поднимаемся по грунтовой дороге. Впереди снова открывается море, но сейчас мы сворачиваем в сторону – к Владимирскому собору.
Я подбегаю к огромному храму, прикасаюсь ладонью к его теплому камню, от самого подножия, запрокинув голову, смотрю на возносящиеся надо мною стены. Чувствуя, что я переживаю, отец говорит, что и он, подходя с моим дедом к собору, не мог отвести глаз от огромного, касающегося облаков креста на куполе.
Купол сейчас разрушен, исчезла гранитная облицовка основания снаружи, мрамор и росписи внутри. Разобрана колокольня. Но по-прежнему высоко над входом стену собора прорезает огромный крест, утверждая силу и славу, покой и вечность.
Мы возвращаемся на дорогу к морю. На пути к спускающейся вниз лестнице стоят две небольшие мраморные колонны-надгробия: это могилы бывшего заведующего раскопками Косцюшко-Валюжинича и рядом – работника музея, умершего перед войной.
– Еще в двадцатые годы, – говорит отец, – здесь было православное кладбище. На сравнительно небольшом участке, за каменной оградой, среди кипарисов стояли надгробные кресты, огромные мраморные и простые деревянные. Здесь похоронены офицеры и нижние чины флота, купцы и мещане. Здесь было несколько братских могил.
Отец показывает мне уже с трудом различимые в земле прямоугольные основания исчезнувших памятников, узкие выложенные булыжником дорожки между ними. Мы проходим вдоль единственной оставшейся от ограды стены, теперь уже и я сам отчетливо вижу белые пятна лежащих вдоль нее каменных плит. Через несколько шагов темнеет отверстие, высеченные в скале ступени ведут к небольшому своду.
– Это склепы, – говорит отец. – В некоторых побывали грабители.
Пустынно вокруг, в горячем воздухе чуть колышутся за стеною верхушки кипарисов, мерно отсчитывает минуты глухой рокот прибоя.
Мы спускаемся по широкой лестнице, через раскопки Херсонеса выходим к морю. Направо вдоль берега, на невысоком холме, на двух каменных опорах висит большой колокол. От его языка куда-то вдаль уходит натянутый трос. Это колокол собора. Он был перенесен сюда, объясняет мне отец, для подачи сигналов кораблям. С помощью троса и лебедки, размещенной в деревянном павильоне дежурного, в непогоду над морем и Херсонесом раздавался размеренный звон.
Не доходя колокола, отец сворачивает с тропинки и ведет меня в небольшую ложбину, заросшую высокой, выше моих колен, травой. В одном месте отец раздвигает спутавшиеся стебли – они скрывают серый камень с выбитым на нем крестом.
– Это братское кладбище монастыря, – говорит отец. – Здесь хоронили монахов. Смотри, вот еще сохранившиеся надгробия.
Я отодвигаю траву – на всех камнях, их около десяти, видны четкие кресты. На некоторых – короткие, уже малоразборчивые надписи.
– В середине двадцатых годов это кладбище тоже имело каменную ограду. Постепенно ограда была разобрана, исчезла большая часть надгробий.
У подножия колокола волна за волною с шумом набегают на узкую полоску пляжа. Мы стоим над обрывом и смотрим в даль моря, туда, где за горизонтом оно сливается с небом.
***
Время, время неумолимое! Неужели почти пятьдесят лет прошло, как я был здесь с отцом? Нет уже давно отца, и я старше, чем он был тогда, и сын мой совсем взрослый.
Через калитку я снова вхожу на территорию музея. По широкой асфальтированной дороге медленно поднимаюсь к Владимирскому собору. Уже на подходе раздаются звуки стройки. Собор в лесах. Работают краны. Близок к завершению купол.
Милостью Господа еще недавно разрушавшийся храм скоро будет восстановлен. Снова под облаками загорится золотом громадный крест.
Я оборачиваюсь и пытаюсь найти следы кладбища напротив собора. По-прежнему рядом стоят два надгробия – основания колонн, видно, что за этими могилами ухаживает музей, но следов старого кладбища уже нет. Прямо по середине его проложена асфальтовая дорога, вдоль западной ограды, на месте склепов, выстроены каменные клети навесов, в которых устроена выставка мозаики и амфор. На другой стороне появился каменный же павильон, невдалеке – железный ларек.
Следы нижнего кладбища, у колокола, также стерты. Чудом сохранились лишь три надгробия.
***
Захоронения на Херсонесских кладбищах (общем и братском) начали производиться вскоре после открытия монастыря, в мае 1850 года.
С 1853 года в метрических книгах севастопольских церквей появляются записи о погребениях на монастырских кладбищах. Одно из первых захоронений – лейтенант Константин Шкот, в марте 1854 года.
После Крымской войны, с возрождением монастыря, кладбища стали увеличиваться. Многие жители Севастополя, и военнослужащие, и горожане завещали хоронить себя в монастыре. Умирали монахи.
В апреле 1864 года здесь был похоронен городовой врач Никифор Иванович Закревский, автор драгоценных мемуаров о жизни Севастополя в тридцатые годы XIX столетия – "Записок врача морской службы", печатавшихся в "Морском сборнике" в начале 1860-х годов.
В 1877-1878 годах, во время Освободительной войны, в Севастополе были размещены несколько временных армейских госпиталей. Раненые и больные солдаты, умиравшие в них, погребались в братских могилах на кладбище монастыря. Отпевали усопших херсонесские иеромонахи.
Посетивший в начале XX столетия Херсонесский монастырь В.И. Чернопятов в своей книге "Некрополь Крымского полуострова" отметил ряд обративших его внимание захоронений, в том числе известного историка Крыма Ивана Устиновича Палимпсестова (1901), адмиралов Кологераса (1896), Рожнова (1897), Вальронда (1899), архимандрита Иннокентия (Лозянова) (1893), монаха Митрофана (1899).
Сохранился и общий вид кладбищ – на фотографиях аэросъемки Херсонеса в начале XX века, их можно увидеть в книге "Херсонес. Взгляд из прошлого", изданной в Севастополе в 1996 году.
К концу 1924 года постановлением новой власти Херсонесский монастырь был закрыт, монахи выселены, церкви и земля монастыря, включая кладбища, переданы новому хозяину – Крым-ОХРИСу.
Во Владимирском соборе сразу же была вскрыта рака с частицами мощей херсонесских святых (и святого князя Владимира!). Из-за "невозможности нахождения на территории музея-заповедника действующих православных кладбищ" было начато планомерное уничтожение надгробных памятников. К середине тридцатых годов кладбища были ликвидированы. (Примечательно, что уничтожение кладбищ не помешало захоронению здесь в 1938 году архитектора музея).
Все-таки остававшиеся следы обоих кладбищ были окончательно уничтожены в начале шестидесятых годов, при реконструкции заповедника.
Промыслом Божиим сохранены имена усопших, похороненных на кладбищах Херсонеса. Остались их близкие – они найдут в архивах документы о погребении своих родных, нет – недалеко время, когда кропотливый историк составит полный мартиролог. А мы, живущие сейчас, помолимся о всех прежде почивших отцах и братиях наших православных, лежащих "зде и повсюду".
Господи, помилуй и нас.
Регистрация
Вход
Правила форума
Поиск
